Кнут просвистел в воздухе первый раз. И звук этот пронесся в нависшей тишине словно раскат грома. Тана вскрикнула. Он не видел ее лица, потому как она стояла к нему спиной. Но понимал. Хорошо понимал. И знал, что она чувствует. Только ему тогда было в тысячу раз хуже. В тысячу раз больнее.
Перед глазами, вопреки желанию, встала сцена из далекого прошлого. Ту, которую Яну больше всего на свете хотелось забыть. Забыть и никогда не вспоминать. Или отмотать время назад и признаться.
Потому что было больно. Больно вдвойне. И стыдно. Ведь это он был виноват. Он. А били брата. Он чувствовал, ощущал на спине каждый взмах кнута, каждое его столкновение с кожей Йорга. Кожей, которая с каждым ударом все больше и больше превращалась в кровавые лохмотья. Маленькие, едва заметные металлические крючья на плетеной обманчиво мягкой коже кнута, на первый взгляд, безобидные. Крючья, смазанные мелоровым маслом. Таким нежным, смягчающим, если наносить его на неповрежденную кожу, и таким едким, если оно попадало в рану, даже случайно. Сорок ударов. Сорок. Каждый из которых превращал спину наказуемого в кровавое месиво. Каждый удар выдергивал кусочки плоти, совсем немного, совершенно не смертельно. Но... Яна заставляли считать вслух. Отсчитывать каждый удар. И за каждую ошибку, попытку сократить количество взмахов, назначали еще два — сверху. Йорг поначалу кричал, молил прекратить, а Ян все считал, давясь слезами. Потом брат затих, потерял сознание. И Яна настигло облегчение, что Йорг больше ничего не чувствует, что ему легче. Но это продолжалось недолго. Епископ Лукиан быстро «исправил» ситуацию, приказав палачу дать Йоргу вдохнуть стимулятора. И пытка продолжилась вновь. Йорг кричал, а Ян продолжал считать...
Один. Два. Три…
Тогда он не мог помочь. Он рвался. Рвался изо всех сил, но его держали старшие ребята из приюта. Те, кого приблизил к себе Пресвятейший Епископ, те, кому доставляла удовольствие чужая боль. Когда все закончилось, Йорга не сразу забрали в лазарет. По приказу Лукиана. «Чтобы парень усвоил урок на будущее...» — как он тогда выразился. Двое суток Йорг провел в горячке, между жизнью и смертью. Двое суток Ян выхаживал его, помогал, чем мог, обрабатывал раны, пока его не забрали сестры в лазарет. Ян до сих пор не мог простить произошедшего. Ведь... ведь если бы он тогда не струсил и во всем признался, то ничего бы этого не было. Брат бы не пострадал... А сейчас… Все повторялось вновь. Палач, кнут и беспомощный человек, который может уповать разве что на судьбу. Но... Кто ему эта девчонка? Какое ему дело до старика? Никакого. Они — никто. Незнакомцы. Но то, что творилось тут, на помосте, на его глазах, было ужасным. Отвратительным. Несправедливым.
Он не был готов снова смотреть на это. Не в этой жизни!
— Ян, стой, не надо! — прошипел Йорг, стискивая, словно клещами, его плечо. Он знал. Он понимал.
— Нет, — мотнул головой Ян. — Надо. Я больше... больше не буду считать...
И бросился вперед, к помосту, сквозь толпу.
Читать здесь >>
|
